Неточные совпадения
Но как пришло это баснословное
богатство, так оно и улетучилось. Во-первых, Козырь не поладил с Домашкой Стрельчихой, которая заняла место Аленки. Во-вторых, побывав в Петербурге, Козырь стал хвастаться; князя Орлова звал Гришей, а
о Мамонове и Ермолове
говорил, что они умом коротки, что он, Козырь,"много им насчет национальной политики толковал, да мало они поняли".
Ужинали миролюбиво, восхищаясь вкусом сига и огромной индейки, сравнивали гастрономические
богатства Милютиных лавок с
богатствами Охотного ряда, и все, кроме Ореховой, согласились, что в Москве едят лучше, разнообразней. Краснов, сидя против Ногайцева, начал было
говорить о том, что непрерывный рост разума людей расширяет их вкус к земным благам и тем самым увеличивает количество страданий, отнюдь не способствуя углублению смысла бытия.
— Ты прекрасно рассказал и все мне так живо напомнил, — отчеканил Версилов, — но, главное, поражает меня в рассказе твоем
богатство некоторых странных подробностей,
о долгах моих например. Не
говоря уже
о некоторой неприличности этих подробностей, не понимаю, как даже ты их мог достать?
Третьего дня, однако ж,
говоря о городах, они, не знаю как, опять проговорились, что Ясико, или Ессико, лежащий на западном берегу острова Нифона, один из самых богатых городов в Японии, что находящийся против него островок Садо изобилует неистощимыми минеральными
богатствами. Адмирал хочет теперь же, дорогой, заглянуть туда.
Так, когда Нехлюдов думал, читал,
говорил о Боге,
о правде,
о богатстве,
о бедности, — все окружающие его считали это неуместным и отчасти смешным, и мать и тетка его с добродушной иронией называли его notre cher philosophe; [наш дорогой философ;] когда же он читал романы, рассказывал скабрезные анекдоты, ездил во французский театр на смешные водевили и весело пересказывал их, — все хвалили и поощряли его.
— Да вы как будто сомнительно
говорите, Карл Яковлич. Вы думаете, что Катя задумчива, так это оттого, что она жалеет
о богатстве? Нет, Карл Яковлич, нет, вы ее напрасно обижаете. У нас с ней другое горе: мы с ней изверились в людей, — сказал Полозов полушутливым, полусерьезным тоном, каким
говорят о добрых, но неопытных мыслях детей опытные старики.
Шел разговор
о богатстве, и Катерине Васильевне показалось, что Соловцов слишком занят мыслями
о богатстве; шел разговор
о женщинах, — ей показалось, что Соловцов
говорит о них слишком легко; шел разговор
о семейной жизни, — она напрасно усиливалась выгнать из мысли впечатление, что, может быть, жене было бы холодно и тяжело жить с таким мужем.
С другой стороны, вероятно, Станкевичу
говорили о том, что он по всему может занять в обществе почетное место, что он призван, по
богатству и рождению, играть роль — так, как Боткину всё в доме, начиная от старика отца до приказчиков, толковало словом и примером
о том, что надобно ковать деньги, наживаться и наживаться.
Он
говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным
богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать
о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть.
Будущий муж Аглаи должен был быть обладателем всех совершенств и успехов, не
говоря уже
о богатстве.
Глухо
говорили о нараставшем
богатстве таких выходцев, как солдат Артем или Дунька Рачителиха.
Стали старшие дочери его допрашивать: не потерял ли он своего
богатства великого; меньшая же дочь
о богатстве не думает, и
говорит она своему родителю: «Мне
богатства твои ненадобны;
богатство дело наживное, а открой ты мне свое горе сердешное».
Он казался мне бессмертным, — трудно было представить, что он может постареть, измениться. Ему нравилось рассказывать истории
о купцах,
о разбойниках,
о фальшивомонетчиках, которые становились знаменитыми людьми; я уже много слышал таких историй от деда, и дед рассказывал лучше начетчика. Но смысл рассказов был одинаков:
богатство всегда добывалось грехом против людей и бога. Петр Васильев людей не жалел, а
о боге
говорил с теплым чувством, вздыхая и пряча глаза.
Смотрел юноша, как хвастается осень
богатствами своих красок, и думал
о жизни, мечтал встретить какого-то умного, сердечного человека, похожего на дьячка Коренева, и каждый вечер откровенно, не скрывая ни одной мысли,
говорить с ним
о людях, об отце, Палаге и
о себе самом.
Нужно ли
говорить о том, что эти слухи и самые верные известия, вместе с количеством добытого Брагиным золота, поднимали и зависть к их неожиданному
богатству.
— Да, да… — лепетал
о. Крискент, разыгрывая мелодию на своих пуговицах. — А меня-то вы забыли, Татьяна Власьевна? Помните, как Нил-то Поликарпыч тогда восстал на меня… Ведь я ему духовный отец, а он как отвесит мне про деревянных попов. А ежели разобрать, так из-за кого я такое поношение должен был претерпеть? Да… Я
говорю, что
богатство — испытание. Ваше-то золото и меня достало, а я претерпел и вперед всегда готов претерпеть.
— Да… А вот в этой самой водке
богатство сидит, верное
богатство, как дважды два четыре. Не чета вашему золоту… Вот и дельце,
о котором я хотел с вами
поговорить.
Он вспомнил всё, что
говорил Дудка
о нищете народа,
о богатстве царя, и был уверен, что и те и другие поступают так со страха — одних пугает нищенская жизнь, другие боятся обнищать.
Она смеялась, шалила, мило гримасничала, и это больше шло к ней, чем разговоры
о богатстве неправедном, и мне казалось, что
говорила она со мною давеча
о богатстве и комфорте не серьезно, а подражая кому-то.
Рогожин не любил ничего
говорить о себе и, вероятно, считал себя мелочью, но он, например, живообразно повествовал
о честности князя Федора Юрьича Ромодановского, как тот страшные
богатства царя Алексея Михайловича,
о которых никто не знал, спрятал и потом, во время турецкой войны, Петру отдал; как князю Ивану Андреевичу Хованскому-Тарарую с сыном головы рубили в Воздвиженском; как у князя Василия Голицына роскошь шла до того, что дворец был медью крыт, а червонцы и серебро в погребах были ссыпаны, а потом родной внук его, Михайло Алексеич, при Анне Ивановне шутом состоял, за ее собакой ходил и за то при Белгородском мире тремя тысячами жалован, и в посмеяние «Квасником» звался, и свадьба его с Авдотьей-калмычкой в Ледяном доме справлялась…
Домна Пантелевна. Саша, Сашутка, ведь никогда еще мы с тобой серьезно не
говорили; вот он серьез-то начинается. Живешь, бедствуешь, а тут
богатство! Ах, батюшки мои, какая напасть! Вот соблазн-то, вот соблазн-то! Уж не дьявол ли он, прости Господи, тут подвернулся? В самый-то вот раз… только что мы про свою нужду-то раздумались. Ну, как есть дьявол. А уж что ласки-то в нем, что этой всякой добродетели! Да давай же
говорить о деле-то серьезно, вертушка!
Лидия. Вы думаете? Я сегодня в дурном расположении духа, мне не до любви. Я уж сколько времени только и слышу
о богатстве; у мужа золотые прииски, у вас золотые горы, Телятев чуть не миллионщик, и Глумов,
говорят, вдруг богат стал. Все мои поклонники прославляют мою красоту, все сулят меня золотом осыпать, а ни муж мой, ни мои обожатели не хотят ссудить меня на время ничтожной суммой на булавки. Мне не в чем выехать; я езжу в извозчичьей коляске на клячах.
Тогда я молчал, понимая, что нужно возражать не словами, а фактами человеку, который верит в то, что жизнь, какова она есть, вполне законна и справедлива. Я молчал, а он с восхищением, чмокая губами,
говорил о кавказской жизни, полной дикой красоты, полной огня и оригинальности. Эти рассказы, интересуя и увлекая меня, в то же время возмущали и бесили своей жестокостью, поклонением
богатству и грубой силе. Как-то раз я спросил его: знает ли он учение Христа?
Не нужно подробно
говорить и
о том, что в растениях нам нравится свежесть цвета и роскошность,
богатство форм, обнаруживающие богатую силами, свежую жизнь. Увядающее растение нехорошо; растение, в котором мало жизненных соков, нехорошо.
Вы
говорите, что не думали
о богатстве? Да кто ж этому поверит! Не без расчету ж вы шли за старика. Жили бы в бедности…
Например, он
говорит о путешествиях русских ко святым местам и, чтобы дать понятие
о богатстве этой отрасли русской литературы в период от свержения монгольского ига до Петра (1480–1689), перечисляет путешествия, которых описания сохранились.
И раздельно, даже резко произнося слова, он начал
говорить ей
о несправедливом распределении
богатств,
о бесправии большинства людей,
о роковой борьбе за место в жизни и за кусок хлеба,
о силе богатых и бессилии бедных и об уме, подавленном вековой неправдой и тьмой предрассудков, выгодных сильному меньшинству людей.
За обедней в воскресенье собор был набит битком: окуровцы, обливаясь потом, внимательно слушали красивую проповедь отца Исаии: он
говорил об Авессаломе и Петре Великом,
о мудрости царя Соломона,
о двенадцатом годе и Севастополе, об уничтожении крепостного права,
о зависти иностранных держав к могуществу и
богатству России, а также и
о том, что легковерие — пагубно.
Нам самим случалось
говорить с мужиками, помнившими карьеру некоторых известных богачей, вышедших из простонародья; не только преклонения пред
богатством, так обыкновенного между нашими просвещенными и «учеными» людьми, мы не заметили здесь, но даже встретили очень суровое суждение
о средствах необычайного обогащения миллионеров,
о которых шла речь.
— Я даю тебе честное слово, что никогда не буду ни с кем об вас
говорить, — прервал его Алеша. — Я теперь вспомнил, что читал в одной книжке
о гномах, которые живут под землею. Пишут, что в некотором городе очень разбогател один сапожник в самое короткое время, так что никто не понимал, откуда взялось его
богатство. Наконец, как-то узнали, что он шил сапоги и башмаки на гномов, плативших ему за то очень дорого.
Другая из личностей, упоминаемая г. Аксаковым и относящаяся к тому же разряду,
о котором мы
говорили выше, есть богатый помещик Д., употребивший свое
богатство очень хорошо: на оранжереи, мраморы, статуи, оркестр, удивительных заморских свиней, величиною с корову, и т. п. Мать Сережи отозвалась
о Д., что он человек добрый. То же самое
говорил о нем и один из крестьян, который, между прочим, вот что рассказывал
о нем...
Он
говорил: воспитывают людей так, что они дороже всего считают
богатство, славу, и они заботятся только
о том, чтобы добыть как можно больше славы,
богатства, а надо воспитывать их так, чтобы они выше всего считали любовь и в жизни своей заботились бы
о том, чтобы приучить себя к любви к людям, и они все силы свои будут полагать на то, чтобы выучиться любить.
В то первое время замечательная, оригинальная красота этой женщины хотя и производила на него свое невольно обаятельное впечатление, но эта красота, это
богатство и роскошь тела
говорили одной только чувственности — ощущение, которое, при мысли
о любви к Татьяне, Хвалынцев гнал от себя и безусловно осуждал его, хотя это ощущение все-таки, помимо его собственной воли, как тать закрадывалось в душу и смущало его порою.
— Прощай, моя Наташа! Прощай, нарядная, веселая птичка, оставайся такою, какова ты есть, — со сладкой грустью
говорила Елена Дмитриевна, прижимая к себе девочку, — потому что быть иной ты не можешь, это не в твоих силах. Но сохраняя постоянную радость и успех в жизни, думай
о тех, кто лишен этой радости, и в
богатстве, в довольстве не забывай несчастных и бедных, моя Наташа!
— Все эти мысли
о бренности и ничтожестве,
о бесцельности жизни,
о неизбежности смерти,
о загробных потемках и проч., все эти высокие мысли,
говорю я, душа моя, хороши и естественны в старости, когда они являются продуктом долгой внутренней работы, выстраданы и в самом деле составляют умственное
богатство; для молодого же мозга, который едва только начинает самостоятельную жизнь, они просто несчастие!
Многочисленные записки Огинского к самозванке,
говорит составитель «Записки», напечатанной в «Чтениях», исполнены любезности и живого участия и даже не лишены некоторого доверия к ее рассказам
о баснословном
богатстве персидского дяди.].
Отец и мать за последнее время восхваляли при ней его на все лады, как человека и как верного слугу государя, восторгались его государственною деятельностью, направленной исключительно ко благу России,
говорили, наконец,
о его
богатстве,
о необычайных порядках, которые он завел в своем обширном поместьи Грузине.
Красота молодой княжны, ее жажда самостоятельности, желание трудиться, быть полезной, не могли не произвести впечатления на юного идеалиста. С особенным увлечением беседовал он с нею долгие вечера. Он
говорил о поэзии жизни,
о любви к ближним, об удовольствии сознания принесения пользы,
о сладости даже погибели для пользы человечества,
о мерзости проявления в человеческих поступках признаков корысти,
о суете
богатства,
о славе, об идеалах.
Все окружающее его
говорило ему лишь
о том, что когда-то обладатели его жили в
богатстве и роскоши, а теперь там, за стеной, две грязные, безобразные старухи являлись остатками этого былого, давно прошедшего.
Актриса,
о богатстве которой
говорят не иначе, как с двусмысленной улыбкой.
Посольство уехало из Москвы, но толки
о нем не прекратились в народе. Молва увеличивала славу подвига.
Говорили о бесчисленных воинствах, разбитых казаками,
о множестве народов, ими покоренных,
о несметном
богатстве, ими найденном.
В описываемое нами время в окрестности разнесся слух, что в Луговое ожидается молодой хозяин, князь Сергей Сергеевич Луговой, единственный носитель имени и обладатель
богатств своих предков. Стоустая молва
говорила о князе, как будто бы его уже все видели и с ним
говорили. Описывали его наружность, манеры, характер, привычки и тому подобное.
В это самое время по Европе путешествовал один молодой герцог,
о котором тогда
говорили, будто он располагал несметными
богатствами.
— Я
говорила тебе ранее то, что тогда внушало мне справедливое сердце, но теперь скажу другое: не сокрушайся
о том, что потерял нажитое
богатство. Мы еще имеем глаза, чтобы видеть, и руки, чтобы ими трудиться: мы можем достать хлеб и кров для наших детей трудами рук наших. Ведь этак живут еще очень многие люди на свете.